Бывает, встречается достойная внимания музыка. И пусть
стеллажами с дисками заняты уже почти все стены, альбомов на полках
многие тысячи, интересное в человеческом творчестве, как ни
странно, до сих пор встречается (хотя повторов всё больше). Чтобы
не заваливать пространство новыми дискографиями, нашёлся выход
– делать «самосборы» сразу из нескольких альбомов.
Нечто подобное предлагаю послушать почитать из того, что уже
выкладывалось в доке или что не стало постом. Каждый абзац –
отдельная «песня», часто с соседней не связанная по теме. Но на то
он и сборник, что песни в нём могут быть о разном. Это ничего. Лишь
бы были о важном.
Когда грешит человек, то не весь он грешит. Это грех живёт в
человеке и действует. Сам грех грешит и вовлекает в поле своего
действия человека. Грех хочет, чтобы весь человек грешил, но редко
ему это удаётся. Остаётся в большинстве людей что-то не поддавшееся
греху, некие святые точки, не вовлечённые в круговерть войны с
Богом. Точки эти живут в сердце, как звёзды в небе. И когда человек
молится — не весь он молится. Какая-то часть человека
стремится к Богу, но всё остальное повисает балластом, не даёт
лететь и само не хочет молиться. Молитва хочет распространиться
пожаром и охватить всю человеческую природу. А грех хочет пролиться
дождём и погасить человека, сделать его до нитки мокрым и тяжёлым,
не способным сиять и светить, но только коптить. Борьба эта
изнурительна.
Во Христе нет ни одного греха и даже тени греха. Вместе с тем Он
знает всё. Казалось бы, Ему проще простого презирать человека,
опозоренного и испорченного беззакониями. Он же, напротив, нежен с
человеком, как кормилица, долготерпелив и многомилостив. Как не
похожи на Христа обычные люди-грешники. Если кто-то хоть чем-то
лучше ближнего, сколько сразу высокомерия и осуждения! Если кто-то
знает о чужих грехах, сколько тайной радости о чужом позоре,
сколько злого и презрительного шёпота об этом. Грешники и грешницы!
Удивимся и прославим Единого Безгрешного. Он свят, но не гордится.
Он знает о нас всё, но не гнушается нами.
Язык сердца нашего знает Бог. В этом языке нет подлежащих и
сказуемых, причастий и наречий, запятых и кавычек. Но в нём есть
то, чем живёт человек: вера, тревога, радость, страх, сострадание.
Всё это видит и понимает Бог. А если звуки, слетающие с уст
человека, не соответствует тому, что живёт в сердце человека, то
это вовсе не считается молитвой. Как на бессмысленно и беззвучно
открывающую рот рыбу, смотрит Бог на такого человека, и жалко Ему,
что это не вполне человек.
Поэзия ближе к вере, чем наука. Наука распыляет человека между
биологией и социологией, физикой и археологией. Наука дразнит
человека ответами, но не даёт их, потому что ничего до конца не
знает. Для неё любой червяк остаётся вместилищем тайн и
неразрешимых загадок. Зато для поэзии человек цел. Он изранен, но
жив, испорчен, но не расчленён. Поэзия интуитивно, как женщина, в
секунду схватывает то, что ускользает от логики и не укладывается в
готовые схемы. Вера в науку и нелюбовь к поэзии, несомненно, один
из подвидов ненависти к Богу. Человек — это серединное звено;
это пупок, в который завязаны все проблемы и вопросы; это фокус, в
который стремятся собраться все лучи. Всё для него, всё ради него,
а он сам — для Бога.
Наука родилась из любопытства. Поэзия — из боли неразделённой
любви и из благоговения. Стыд родился из ощущения того, что ты
грешишь, а Он смотрит. Из стыда рождается покаяние. Но не из стыда
только, а из стыда и веры. Из одного только стыда рождается или
отчаяние, или напускная, осознанная наглость. Если гордый человек
мучим совестью, но не верует и не молится, то ему нет пощады. Нет
пощады от самого себя, поскольку он видит себя виноватым перед
самим собой и сам себя не прощает. Это сумасшедший дом, замкнутый
круг, и, возможно, один из кругов ада. Унывать не надо потому, что
мы созданы не для червя и деревянной домовины. Человек — не
то, что помещается в гроб, но существо, ради которого мир создан и
которое никем и ничем, кроме Бога, насытиться не может.
Если красота природы требует от наблюдателя внимательной
неподвижности, то тем более Бог. Его голос, звучащий в совести и в
Писании, чтобы быть расслышанным, требует, чтобы мы
остановились.
Все-таки любой текст предполагает толкование. Люди вчера придумали,
скажем, конституцию. А уже сегодня разошлись во мнениях, как ее
понимать. И что же? Толкуй как хочешь? Нет. Нужен коллегиальный
уважаемый орган. Нужны одетые в мантию высокодостойные дяди и тети,
сточившие до корней зубы в пережевывании законов. И это правильно.
А что же Библия? Неужели она меньше по значению и мельче по смыслу?
Неужели для нее не нужны особые, облеченные властью толкователи, но
всякий умеющий читать выскочка способен ее объяснять всему миру?
Поразительная непоследовательность…